Лет 30 назад я учился на историческом отделении Чувашского университета. Нам приходилось каждое лето проводить на полевой практике. Впрочем, занимались мы этим делом с большим удовольствием. Новые люди, интересные события. Лето 1978-го года я провел в своей деревне, собирая материал для курсовой работы, посвященной 35-ой годовщине победы над фашистской Германией. Ветеранов войны тогда было много, почти 200 человек во всех трех деревнях Туванского куста. При желании историю каждого дня войны можно было написать из рассказов этих солдат. Большинство из них ушли на фронт в конце 1942 и в середине 1943 годов. Почти не было участников сражений начала  войны. Это и понятно, сегодня мы  знаем, что почти вся кадровая Красная Армия к осени 1941 года перестала существовать. Курсовой материал был, конечно же, собран с большим запасом. Люди все знакомые, а бутылочка «московской» развязывает любые языки. Я сегодня по роду своей работы часто обращаюсь к  своим записям, теперь уже историческим документам. Вот и теперь, на пороге 65-ой годовщины Великой Победы, я снова перебираю эти пожелтевшие тетрадные листы, пытаюсь отобрать лучшее. Солдат, с чьих слов все это записано, уже нет на этом свете, и мне нет нужды спрашивать у них разрешения на  публикацию. Да и они, если бы были живыми, наверное, согласились бы рассказать правду об этой войне.  Я думаю, что редакция газеты напечатает эти рассказы. С уважением  ко всем героям, ветеранам Великой Отечественной и поздравлением с 65-ой годовщиной Великой Победы учитель истории Туванской школы В.А. Кузьмин.

Михаил Атрашкин 

Когда я второй раз лежал в госпитале, в палате напротив лежал танкист. Звали его, кажется, Василий. Мне запомнился один случай из его военной биографии. Экипаж танка атаковал противотанковую батарею. Подавили два орудия, и тут произошел редчайший случай: влетел немецкий снаряд через дуло в канал орудия танка и разорвался там. Водитель слышит - взрыв. Открыл люк, чтобы посмотреть, а в щель влетел второй снаряд. Разорвался внутри танка, стекло оптики разбилось. Лицо танкисту порезало, глаза ничего не видят. Но он не растерялся. Приказал водителю: «Вправо!». Борт хотел убрать, лобовую броню подставить под снаряды. Тот кивнул головой, да так и сидит на месте. Он ему: «Вправо!», «Вправо!», а машина стоит на месте. Разозлился командир и бросился вниз. Видит, у водителя рука оторвана, на сухожилии болтается, а механик молчит и одной рукой за рычаги дергает. Да где уж, когда и двумя их с силой  поворачивать нужно. Командир ему: «Водила, что ты молчишь?». А тот головой качает и к рычагам все тянется. Взял его командир на руки, опустил рядом с сиденьем, перетянул перебитую руку ремнем. Водитель ее здоровой рукой прижал, поднес к груди и замер. А командир глаза от крови вытирает и на рычаги жмет. Работала только правая гусеница, а левая только-только тянула — шли по кругу. Идет танк задним ходом, по нему бронебойными снарядами немцы бьют. Радиостанция вышла из строя, мотор глохнет. Командир танка не видит ничего - глаза в крови. Добрались до  своих. Сбежались мы все к машине. Вижу: вылезает из люка один, весь в крови, и другого на себе тянет. А тот твердит: «Нет! Я сам, сам!». А рука на сухожилии одном чуть держится. Врач — к нему. Тот спрашивает: «Спасти нельзя руку-то?».  Врач головой мотает. «Режьте тогда, только чтобы я сам видел». Режет доктор руку, а водитель на ногах стоит и все смотрит. Отрезали, и он тихо-тихо, почти шепотом говорит нам: «Похороните ее при мне». Вырыли быстро яму, опустили туда руку и засыпали ее землей.  Долго лежал в госпитале герой. И встретил он там девушку, которую еще до войны знал: она после работы добровольно в госпиталь приходила дежурить. Выписали его из госпиталя в ее дежурство. Вышли вместе. Идет рядом с девушкой, пустой рукав за пояс засунут. Говорит ей: «Кому калека нужен?»… А она вдруг поцеловала его крепко: «Дурной! Мне ты нужен». Ну, поженились. И написал танкист письмо в часть. Читали письмо вслух много раз, все радовались. Вдруг комбат  говорит: «Любовь-любовью, но без денег не проживешь... На первое время даю пятьсот!».  Скинулись, и послали перевод - десять тысяч.

Иван Гаврилов

Единственный  раз видел такое. По полю навстречу немецким танкам неслись овчарки, на спинах у них что-то вроде седла — большая сумка с противотанковыми гранатами или с миной.  Антенна мины вздымалась вверх, над спиной собаки. Вот собака подбежала к грохочущему танку, увернулась от гусеницы и полезла под днище. Антенна задела за броню, раздался взрыв, и машина замерла. Вторая овчарка уже достигла следующего танка. Стрелок сделал попытку достать ее пулеметом, но безуспешно. Снова собака деловито полезла под днище, и второй танк объяло пламя. Остальные машины повернули, пехота противника залегла - еще одна атака была отбита.

- Откуда у нас собаки? - спросил я у соседа по блиндажу.

- С сорок второго года. Я их еще под Сталинградом видел.

Григорий Карпов

 Был у меня друг Иван. Сапер. Он мне это и рассказал. Был бой у переправы.  Противник наступал и напрягал последние усилия, чтобы преодолеть неожиданную преграду - взвод саперов. Небольшая группа фашистов в упор обстреливала разбитый мост. Саперы укрывались в воде, под опорами, за лодками, но пули находили их, и многие головы, нырнувшие в воду, больше уже не появлялись. Внезапно раздалось «ура», загремели гранаты, и несколько фигур с винтовками наперерез устремились к вражеской группе. Короткий штыковой бой закончился поражением фашистов. Фугаска попала в опору моста. Его сорвало и понесло по течению. За нее уцепились трое раненых бойцов. Лодка догнала их, подцепила опору и вытащила людей.  Заметив их рыбачью лодку, коршуном подлетел «мессер». Все спрыгнули в воду. «Мессер» прошил лодку пулеметной очередью и ушел. Мгновенно вынырнувшие саперы немедленно забрались снова в лодку, заткнули дыры от пуль всем, что попало под руки, и опять взялись за раму. «Мессер» вновь совершил налет на упрямцев, и снова они скрылись под водой. На этот раз самолет пропорол лодку основательно. И опять люди вернулись в свое суденышко, еще державшееся на воде. Шесть раз возобновлялся этот смертельный поединок, между стервятником и саперами. Семь раз пришлось искупаться бойцам, но рама была установлена, и движение на мосту возобновилось.

Николай Андреев

В госпитале со мной рядом долечивался танкист по имени Петр. Мне запомнился один из его рассказов о своем командире. «Хитрый Митрий», так они называли его,  всегда оправдывал свое прозвище. Однажды, узнав, что основные силы противника направляются в известный ему район, он приказал поставить все машины в засаду. В скирдах и в стогах укрылся танковый полк. Разведка противника, продефилировав по улицам, сообщила своему командованию, что  место пусто, оставлено бежавшими советскими частями. Колонны немецких танков пересекли захваченный город. На северной окраине их встретило неожиданное препятствие - густая дымовая завеса. Немецкие водители увеличили скорость, стремясь поскорее миновать неприятный район. А по выходе из дыма их ждали в засадах орудия и танки. Ослепленные нашими химиками, командиры вражеских танков еще не успевали сообразить, в чем дело, как точный выстрел пристрелявшейся пушки сносил башню или рвал гусеницу. Свыше тридцати факелов осветило окраину городка. Оставшиеся машины попятились и в панике помчались обратно по улицам. И тут по ним из-за сена, из-под дров, из-за сараев ударили орудия танков засады: борта вражеских машин оказались исключительно удобной мишенью.

Федор Гаврилов

На переправе у Днепра случилось нам два дня отдыхать. Рядом стояла танковая часть. Подружился я тут с одним. Звали его Игнат. Вот, что он мне рассказывал. Было это под Сталинградом.  После  бомбежки пошли немецкие танки и пехота. Маленькая группа танков шла медленно, как бы нащупывая дорогу. Разведка боем! Разведку противника  решили пропустить. Не встречая сопротивления, танки пошли увереннее. Молчали наши пушки и танки, не видно было и пехоты. Только копны стояли перед вражескими машинами, выгнувшись полукругом, напоминая мешок, куда заползала вражеская разведка. Один гитлеровский танк раза два выстрелил по копне, другой наехал на вторую копну - обе оказались пустыми. Фашисты не заметили в соседних копнах наших, быстро миновав наши боевые порядки, скрылись где-то в тылу. - Эти уже наши, - решили мы. За разведкой показалась первая колонна.

- Десять, пятнадцать, двадцать, - считал я.— А у нас всего восемь танков! Враги  подошли уже на четыреста метров. Залп из восьми копен - и шесть факелов вспыхнули на поле боя. Второй залп - еще четыре! Волна вражеских машин остановилась и попятилась, отстреливаясь. За первой волной показалась вторая, за второй подошла третья. Вместо того, чтобы ринуться на них в лоб, восьмерка наших танков скрылась за ближайший пригорок. Внезапно с фланга, из-за другого холма, снова раздалось несколько дружных выстрелов. Загорелся еще один танк с черным крестом. Переносить туда огонь было бессмысленно, так как новые залпы раздавались уже с другого фланга. Казалось, будто немцы наткнулись на засаду целого танкового полка. На  самом деле за каждым холмом стояло всего по одному танку, которые сильным огнем создавали видимость сопротивления целой роты, а остальные, пользуясь складками местности, незаметно сменяли позиции. Это называлось подвижными засадами. Пушки ударили по бортам и гусеницам фашистских танков. Огрызаясь, медленно, неохотно поползли обратно бронированные машины врага. Бой кончился. Только развороченные копны и двадцать шесть горящих немецких танков напоминали о том, что творилось на этом поле десять минут назад.

Иван Хораськин

Рассказывали, как под Сталинградом, у одной деревушки, в засаду попали наши  разведчики. Один солдат успел укрыться в копне, а другой попал в плен. Его тут же стали допрашивать. Напарник слышал, как спрашивали про часть, про танки, видел, как били кулаками и прикладами, как заставляли яму рыть, как загнали в яму и стали закапывать. Зарыли до пояса. Он молчит. Еще земли накидали — молчит. На закате приполз к нам тот, что сидел в копне, доложил.  Послали туда сразу взвод танков, откопали, а он уже мертвый...  «Сколько же ему лет было? В сорок третьем, кажется, пятнадцать исполнилось...».

Яков Хораськин

Я вспомнил два  случая. Было это под Смоленском,  в 43-ем. Немцы заметили на поле боя наш подбитый танк. Пригнали «тигра» - хотели утащить «тридцатьчетверку» к себе. Набросили трос, мотор взревел, и тут одновременно заработал мотор нашего танка. Машины поднатужились и начали тянуть. Каждый в свою сторону.  Фашистские танкисты настолько растерялись от неожиданности, что не сделали даже попытки выстрелить: повыскакивали из люка и были убиты пулеметной очередью. Обе машины так и стояли до вечера, когда  поле боя с обоими танками досталось нам. У меня была фотография, на которой  бойцы, как арбузы, вынимают из «тигра» боеприпасы.

Во время одного  боя с фланга выскочили танки. На их башнях ярко обозначились номера и звезды. И непонятно, что они делают. Бьют по бортам наших танков! С ума, что ли сошли? Наша атака затормозилась,  танки начали разворачиваться в сторону неожиданного противника, еще не решаясь стрелять. - Пушка у них слабая и башня образца сорок первого года. Да это же наши танки, захваченные в сорок первом!..

- Гитлер нашими обносками пользуется - в старьевщики записался! - пошутил я.

На поле развернулся ожесточенный танковый бой. Землю терзали сотни разрывов, припечатывали десятки гусениц. Лязг железа и вой моторов глушили все вокруг. Передовая наша машина загорелась, в бинокль было видно пламя. Но танк не повернул обратно. На ходу он ударил в бок головную фашистскую машину. Та вспыхнула, как спичка.

Михаил Андреев

Было это уже в Польше. Стояли мы у города Люблин. Отдыхали.  Всего в нескольких километрах южнее располагался концлагерь. В качестве политзанятия нас повели туда на экскурсию. Между дорогой и колючей проволокой растянулся огромный огород. Овощи росли здесь очень пышно: их удобряли золой из крематориев. Прах сотен тысяч покойников высыпали на эти ровные грядки. Охрана СС всегда имела к столу множество витаминов... Нас провели мимо забора из нескольких рядов колючей проволоки, по которой совсем недавно шел ток высокого напряжения. С левой стороны от ворот возвышались небольшие производственные склады. Первый склад был обувным. Ботинки стояли аккуратно, отмытые от грязи и крови, приготовленные к отправке. В следующем складе хранилась одежда. Покойнику ведь не требуется никакой одежды, и перед казнью заключенный должен был снимать лагерное одеяние и аккуратно вешать его на вешалку - в тот же день его отдадут вновь прибывшему смертнику. Еще один склад заполняли волосы. Дальше шел  склад зубов: отдельно по порядку разложены протезы, золотые коронки. Потом нам показали белую чистую камеру с душем. Здесь мылись заключенные. Потом их приводили в другую чистую камеру, где стояли широкие мраморные столы. Рядом с ними поблескивала нержавеющей сталью сложная медицинская аппаратура для выкачивания крови. Следующее помещение было уже для трупов: специальными приборами здесь извлекались остатки жира, снимали кожу. Сумочки и абажуры из человеческой кожи с татуировкой ценились особенно высоко. Останки сжигали в печах, а пепел шел на удобрение огорода.  Узников поступало слишком много. Тогда эсэсовцы помогали  производству: они пробивали людям черепа железными палками - «экономили» свинец.

Мы видели баллоны со страшным газом «циклоном». Газ был специально приготовлен «только для Востока». Когда «циклона» оказывалось мало, людей травили хлором. Через синий глазок палачи наблюдали за происходящим в камере. Крематориев не хватало. Иногда убивали по восемнадцать тысяч в день, иногда и по тридцать. Мы заглянули внутрь печи: кирпич был деформирован от невероятной жары, чугунные шиберы оплавились.

Николай Пикселькин

Помню, уже наступали. Переправа у небольшой речушки в Белоруссии.  По мосту поползли наши танки. Мелкий снежок мешал водителю видеть дорогу. Одна машина вдруг сползла левой гусеницей с моста, кувыркнулась в воздухе и с грохотом рухнула, пробив лед. Все, кто были на берегу, помчались к огромной проруби, где сквозь темную поверхность просвечивало стальное днище.

Какой-то танкист сбросил фуфайку, сапоги и, не задумавшись, нырнул в ледяную воду. Сверху было видно, как он полез под танк, потом послышался звук удара. Наконец боец показался из воды. Губы посинели, ресницы и волосы смерзлись, покрывшись ледяной коркой. Он ухватился за кромку проруби и охнул: острый лед изрезал окоченевшие пальцы, красная пленка покрыла твердые грани льда. Сильные руки подхватили и вытащили его. «Дайте кувалду, - прохрипел он, - наверно, ушиблись, не отзываются. Передний люк закрыт». Его больше не пустили в воду, отвели в санитарную машину греться. С кувалдой нырнул другой солдат. - Вода набирается, - тихо произнес он, выплыв на поверхность. - Уж выше груди, наверное.

На смену второму нырнул третий. Вдруг он радостно высунул голову на поверхность, крикнул: «Есть!» - и опять полез под танк. В прорубь бросились еще двое. Долго никто не показывался. Наконец над водой появились две головы: еле-еле, медленно, слабыми толчками к краю проруби продвигались спаситель и спасенный. Обоих вытащили. Их положили на снегу рядом: бессильно раскинувшегося спасателя и белого как полотно башнера. Врач щупал пульс, бойцы старательно, настойчиво, с  упорством, откачивали товарищей. Всех почти сразу унесли в санитарную машину. Члены экипажа еще долго лежали на снегу. - Как, доктор, будут живы? - спросил кто-то. - Будут. Вовремя успели. Еще бы чуточку и конец.

Петр Волков

На выезде из городка нас поразил вид шоссе. Сколько хватало глаз, оно было забито изуродованными машинами, пушками, попадались самоходки. Недалеко от хвоста колонны замечаем «тридцатьчетверку», черную от копоти, с сорванными гусеницами и пробитой пушкой. Ровными кругами лежат вокруг нее трупы немецких автоматчиков. Из-под днища, будто поверженная к ногам танкистов, выглядывает противотанковая пушка. Рядом с советским танком аккуратно положено тело танкиста. Из приоткрытого люка автоматчики с обнаженными головами достают тело второго. Один из них и рассказал нам про все, что здесь случилось. - Это в основном их работа... Немцы прут! Машин, пушек, самоходок - до горизонта. А наших всего -  разведдозор и один  танк. Понимаем, идут войска занимать укрепления. Лейтенант говорит: «Продержимся до подхода главных сил или умрем за Родину». И тут танк рванул на третьей скорости вперед. Смотрим, врезался он в колонну и пошел давить. Жуть смотреть было, как машины подминал: не соображали немцы, что впереди творится, очень быстро все случилось... Уходил он все дальше, потом скрылся. Мы с пехотой справились и тоже пошли вперед. Смотрим - ползет танкист по дороге, за машинами хоронится. «Трудно, - говорит, - танк подбили, командира и механика тяжело ранило. Быстрее, там немцев туча, сожгут наших». Мы - вперед, а противник опомнился, оборону занял. Танк на виду был. Иногда, когда становилось потише, слышалось: «Сдавайс!» Это кричали автоматчики, которые к танку подползали. Командир из люка гранату в них кинул, потом - вторую. Горохом кругом рассыпались фашисты. Тут и загорелся танк. Они снова: «Сдавайс!». Встали мы, прорвались к танку. Сколько вокруг гадов было, всех уничтожили! Да поздно. Не сумел командир вылезти, видать, рана была тяжелая. Драться мог, а выйти сил не было. Автоматчик посмотрел на обгоревшие тела героев: - Редкой смелости были люди. Это ж за всю войну не слыхано: одним танком такую колонну уничтожить! Где такие родятся?! -У нас, - вдруг сказал ветеран. - У нас родятся...

Петр Атрашкин

Рассказывали в нашей роте.  В сентябре  1941  года  после  упорных  боев  на  подступах  к  Киеву наши войска оставили город и отошли на левый берег Днепра. Вся  масса войск надеялась вырваться из  кольца,  но  путь этот практически был уже закрыт.  И наступил день, когда все, кто мог ходить, даже легкораненые, ушли на прорыв. Но на окраине, у высокого берега, продолжался бой. И когда немецкие разведчики донесли своему командованию, кто ведет этот бой, генералы не сразу поверили – там залегли люди, тяжело  раненные или раненные в ноги. Одни из них уже не могли  передвигаться  и  только  стреляли,  лежа  на месте. Другие еще были в состоянии ползать и подносили тяжелые патронные ящики или куски мяса, отрезанные  от  туш убитых лошадей. Обреченные  на  смерть,  истекающие  кровью, эти  люди  уже  спокойно  смотрели навстречу своей неизбежной судьбе и старались  не  поддаваться  унынию.   Рассказывают, что самолеты  разбрасывали  листовки. “Безногие солдаты!  -  говорилось  в  этих  листовках.  -  Ваше сопротивление бессмысленно. Немецкая армия вступила в Москву и в  Петербург. Красная Армия разбита. Спасайте свою жизнь и  сдавайтесь  в  плен.  Немецкое командование немедленно обеспечит вас протезами и хорошим питанием”. Но на эти призывы  из  окопов  все  так  же  отвечали  огнем,  который слабел с каждым часом. Сопротивление прекратилось, когда почти  все защитники были убиты. Лишь несколько «безногих солдат”, еле живых, лишившихся сознания, попали в плен.